Он не оттолкнул, слава богу. Чуть помедлив, с тяжким вздохом обнял, прижал к себе еще теснее. Ласково коснулся губами моего виска, у самого века. Потом щеки. Потом, чуть настойчивее, губ и шеи – там, где оглушительно громко билась сейчас моя вена.

Гриша словно заранее знал, где и как меня нужно целовать, чтобы страх немедленно сменился совершенно другими эмоциями. Чтобы я дрожала и выгибалась в его руках, не в силах думать больше ни о чем, кроме него самого.

– Где Яков?..

Хорошо, что я сумела собрать свои мысли хотя бы на миг.

– Понятия не имею, – Гриша за волосы оттянул мою голову назад и легонько прикусил шею. – В особняке его уже не было.

– Хорошо… Но у него талант приходить не вовремя. Нам надо поторопиться.

Я настойчиво потянула его в спальню – а Гриша, несколько ошалев, усмехнулся:

– Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.

– Да? Это тоже хорошо: я почти всегда их говорю…

Я сделала еще одну попытку увлечь Гришу в спальню – а он опять мне не поддался.

– Погоди, – он удержал меня на месте и запрокинул мою голову, чтобы внимательнее вглядеться в глаза. Повторил: – погоди…

И это мне не нравилось. Это был плохой знак. Конечно, не такой плохой, как следующий.

– Я люблю тебя, Гриша! – выпалила тогда я, купаясь в его прозрачных глазах.

И уловила на его лице заминку.

Заминка была секундной, и в следующий миг он уже спохватился:

– И я люблю тебя, Марго: я говорил тебе это прежде, и ничего не изменилось. Я до сих пор бы, вероятно, и жил только ненавистью к брату – всегда бы так жил! Не встреть я тебя…

– …не свались я под колеса твоей сестре? – неловко улыбнулась я.

– Да, не свались ты под колеса моей сестре, – тоже улыбнулся он. – Я люблю тебя… просто у меня ощущение, что я совсем тебя не знаю.

И я почувствовала, что объятия его слабеют. Он меня отпустил.

– Марго, это было слишком жестоко – то, что ты устроила сегодня в особняке. Я знаю тебя два месяца, но не думал, что ты способна на такое.

– Ты о чем?..

– Спектакль, который ты разыграла. Георг обидел тебя, я понимаю, очень сильно обидел – а ты решила в отместку свести его с ума, заявив, что говоришь с его мертвой женой. До этого даже я бы не додумался!

Я вспыхнула:

– Так ты считаешь, я выдумала все, чтобы позлить твоего брата?

Впрочем, поразмыслив, я сообразила, что такое объяснение и правда прежде всего напрашивается. Ручаюсь, и Георг подумал именно так.

А главное, я понятия не имела, что сказать теперь в свою защиту… Что сказать, чтобы мужчина, которого я люблю, не считал меня чудовищем.

Яков был прав. Нужно рассказать правду. Не получится по-другому.

– Гриша, ты действительно не все знаешь обо мне… – я неловко заглянула ему в глаза. – Вероятно, стоило рассказать раньше: я не совсем такая как ты или другие люди. Мы с Яковом отличаемся от вас. Ты ведь и сам наверняка замечал, что я как будто из другого мира или времени… Вспомни мой телефон хотя бы, который ты забрал у Кики. Иногда я кое-что вижу, Гриша. И я действительно разговаривала с Верой так, как сейчас говорю с тобой.

– Да? И что же она тебе сказала?

Он мне не верил. Совершенно точно, не верил.

– Она меня ненавидит. И теперь я даже понимаю, почему… Но она очень любит Георга и Надю.

– Вот как. – Он мне не верил, и наш разговор его уже откровенно злил. – А обо мне она что сказала?

– Ничего. Никогда и ничего. Тебя это задевает?

И он взорвался:

– Задевает ли меня, что призраки в твоем воображении ничего не говорят обо мне?! Господи, Марго, я поверить не могу, что мы ведем этот разговор! Еще немного и я начну думать, что твои странности оттого, что ты сбежала из сумасшедшего дома.

Резко отстранившись, он качнулся в сторону передней. И, кажется, собирался уйти. А я не знала, что делать… не разрыдаться бы снова. Не зря я так боялась начинать этот разговор, не зря!

– Она сказала, что не помнит, кто ее отравил. Но она помнит, как ей было страшно в последние секунды. И помнит, как хотела остаться с дочерью и мужем – больше всего на свете этого хотела. Поэтому она до сих пор здесь. А я должна помочь ей уйти!

– Это уже слишком… прекрати, Марго, ей-богу, прекрати! Не то мы поссоримся!

– Разве мы еще не поссорились? – Из последних сил сдерживая слезы, я сама прошла к двери из гостиной и широко ее отворила. – Если для тебя это слишком, то уходи. Уходи сейчас, пока между нами все не зашло слишком далеко!

…я не знаю, до чего успела бы договориться еще – но сквозь собственный, перешедший на ультразвук голос, услышала шаги в глубине квартиры.

Вернулся Яша.

* * *

В своей комнате я задержалась минут на пять: хоть немного привести в порядок мысли.

Да, этого разговора я боялась не зря: он расставил все точки. Я, наверное, и правда сошла с ума, если рассчитывала, что Гриша меня поймет и поддержит. Я даже не ждала, что еще застану его в гостиной, когда выйду – однако, крайне растерянный и хмурый, он стоял у окна. Не знаю, что успел сказать ему Яша.

И не знаю, была ли я теперь рада тому, что Гриша еще здесь.

– Марго, я тут выяснил кое-что о Вере Шараповой, как ты и просила, – задумчиво произнес Яков, пока я старалась смотреть куда угодно, только не на Гришу.

Но слова эти меня не на шутку взволновали и заставили похолодеть – разом вспомнились события в спальне баронессы во всех деталях. А Яков продолжал:

– Правда, в петербургском свете ее больше знали как Веру фон Гирс, баронессу и супругу Георгия фон Гирса. Скоропостижно скончавшуюся шесть лет назад.

Я кивнула. Потом нашла лицо Гриши, который смотрел на меня крайне внимательно, настороженно. И ему одному сказала:

– Я постоянно видела ее в доме твоего брата – с первого же дня. Вера представилась сестрой умершей баронессы – а у меня и мысли не возникло, что она лжет. И что ее даже не видит никто, кроме меня и Нади. Два месяца она водила меня за нос… выходит, и сестры Любы никакой нет?

– Сестра есть, – подсказал Яша, – точнее, была. Люба умерла в детстве, после затяжной тяжелой простуды.

Я снова кивнула. Вспомнился тот наш странный разговор с Верой: она, выходит, правду сказала, что ее сестра умерла. А я все поняла не так.

– Доротея принадлежала этой несчастной девочке Любе… – произнесла я, медленно осознавая все. – Поэтому, Яша? Поэтому она такая?

– Какая – такая? – мрачно спросил Гриша.

Но Яков предпочел ему не отвечать.

– Эта кукла много повидала за свой век, если можно так выразиться, – сказал он. – Была крепко связана с первой хозяйкой и стала свидетелем ее болезни и смерти. Потом, должно быть, Вера чрезвычайно привязалась к кукле – а теперь и Надя. Подобные вещи не проходят бесследно даже для неживых предметов. – Он повернулся к Грише и уже ему ответил: – Марго умеет считывать все, что помнит Доротея, Григорий Николаевич. Точнее то, что помнили хозяйки куклы.